Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

Вдалеке ухнула ночная птица. Я вздрогнул. Вспомнил, как учил меня Марк: когда паника доходит до оцепенения, сковывает тебя железной цепью, нужно сделать любое движение. Хоть подвигать зрачками. А после зрачков кистью руки. И как только я сделал эти минимальные движения, то почувствовал, что могу бороться. И тогда я решил: ну хорошо, призрак. Ты существуешь. Ладно. Я знаю, как победить твои чары и ледяную душу. Я развенчиваю тебя!

И я пошел за ним.

Шагов через десять он обернулся, удостоверяясь, что я иду за ним. Я пытался разглядеть его лицо, но видел только пепельную просвечивающую тень. Он плыл, и я чувствовал, что атмосфера наэлектризована… еще чуть-чуть – и из воздуха искры полетят или шаровая молния какая образуется. И вот я иду… Даже не иду, а он меня тащит… И слышу, как гравий шуршит под моими ногами. И думаю: надоело мне все это. Черт с тобой. Хочешь меня тащить, сейчас я сам тебя потащу. Догоню. Узнаю наконец, что там за чертовщина с этим призраком. Тут как с веревкой в темноте получается. Она будет тебе казаться змеей, пока ты ее не схватишь. И вот я уже в каких-то пяти метрах от него и уже чуть ли не ворсинки различаю на его шапочке. И будто слышу его голос. Только не в воздухе, не вовне. Он прямо внутри меня говорит. И говорит, что покажет мне то, что я хочу. Только это будет страшно. Так страшно, что я могу умереть.

А я отвечаю, тоже внутри себя, что страшно – это жить в девятнадцать лет в Теплом Стане в панельной однушке без мебели и не иметь ни денег, ни девушки, ни друзей. А ты призрак, лишь результат гиперактивной работы гиппокампа. Да и если настоящий, то все равно максимум какая-нибудь субстанция из газообразной серы нижнего мира. Так что я тебя, призрак, уделаю в любом случае.

И он поплыл вверх по лестнице. Мы как раз к дому Лорейн подошли. И он плывет вверх по пожарной лестнице. Прямо на крышу. И я за ним карабкаюсь. Руки сдираю о ржавые прутья. И когда вылез наверх, чуть не ослеп. Солнце за горизонтом показалось. И светит прямо в глаза. И силуэт призрака уже теряется. И я последний рывок делаю. Выпрыгиваю на крышу. И его спина в двух метрах от меня. Уплывает. Я делаю еще рывок. В два шага догоняю его. Мои руки проходят сквозь воздух. И я почти падаю вниз. И замираю от ледяного ужаса. Передо мной лежит труп. Я хочу закричать, но меня парализовало. Язык будто заледенел. И этот лед проникает в мозг.

Передо мной лежит труп Рупы.

Он не дышит.

Не двигается.

Я подхожу и трогаю пульс. Пульса нет. Сердце не бьется. Он, сука, мертв!

Я взял себя в руки.

Что делать, что делать, что, сука, делать?! Я подбегаю к краю крыши… Думай, Леннон, думай, Леннон… ты же мужчина. Ты знаешь, что делать. Только я ни хрена не знаю, что делать, когда нашел труп. Я смотрю на лес, на полную луну. И вижу, как за горизонтом алеет тонкая полоска солнца. И в этот момент что-то обжигает мое плечо. Прям до костей, до каждого нервного окончания. Я вздрагиваю, оборачиваюсь, и передо мной стоит мертвый Рупа, и я заорал, как никогда не орал в жизни:

– Ты… ты?

– Да, я, – сказал он безжизненным голосом. Потом помолчал. И добавил: – Ты не должен был сюда приходить. Ты не должен был этого видеть.

– Что видеть?

– Ты прервал практику. Я никогда еще так далеко не уходил.

– Ты что, умер?

– Почти, но и что с того? Мы все умираем. Ты не знал?

– Ты был мертв!

– Нет, я просто замедлил дыхание и ритм сердца. Я созерцал ничто, Леннон. И почти постиг его, если бы не ты.

И мы стояли в тишине. Будто из Рупы еще выходила его практика и распространяла вокруг себя ореол осознанности. И мы слушали восход. Как просыпаются травинки. Начинают петь далекие птицы. Жужжать насекомые. И все это будто везде и нигде.

– Но в одном ты прав, – вдруг говорит Рупа.

– В чем?

– В том, что я мертв. Просто не сегодня.

– Это как-то связано с гонками?

– Нет, Леннон. У меня рак.

– Что?

– Врачи говорят, что я скоро умру. А когда это случится, сегодня или завтра, я не знаю. Лама дал мне практику Рупы и Арупы. Практика подготовки к смерти. И ты ее прервал, Леннон.

– Это плохо?

– Нет ничего плохого и хорошего, все такое, как есть. Ты прервал ее, и все.

– И есть возможность тебе как-то вылечиться?

– Я не знаю, – сказал Рупа. – Врачи говорят, что мой лучший союзник – это время. Чем дольше я проживу, тем больше шансов; что они поймут, как меня спасти. Или изобретут лекарство.

– А что твой тибетский учитель?

– Тибетский учитель говорит, что не важно, умру я или нет, а важно найти освобождение.

– И поэтому ты едешь на остров?

– Поэтому я еду на остров. Лама говорит, что есть правый путь. Это вести осознанный образ жизни и просветлеть. И есть левый путь. И левый путь говорит о том, что освободиться от смерти можно, только повиснув у нее на волоске. И гонки на острове и есть этот самый волосок.

Аквариум

Первые годы после аварии я боялся оставаться один. Как только мать уходила, я начинал трястись. Я рыдал, всхлипывал, выл. Единственное, что меня успокаивало, – это аквариум. Когда истерика проходила, я смотрел на зеленоватую толщу воды и наблюдал за зависшими в ней рыбками. И я смотрел на них так долго, что начинал представлять себя одной из этих рыб. И вот я уже и есть рыба, которая смотрит на меня через стекло. И тогда, будучи этой рыбой в аквариуме, я спрашивал себя: а я могу отсюда выплыть?

– Леня, хватит пялиться уже на этих рыб! – кричала мать.

Я представлял себе ареал – нашу квартиру, двор, 28-й трамвай, острова на заливе, дорогу в больницу, в которой меня принимал психиатр. Вот мой аквариум. Он точно такой же, как и у этих рыбок. Может, чуть больше. Но ограниченный теми же зеркальными стенами, через которые мне не пробраться.

Я открывал рот, и мама закладывала мне червячка.

Тогда я думал, что единственная возможность скрыться – уплыть из этого мира через воображение. Просто